Лишь к концу долгого и замечательного вечера у меня завязался разговор с Лоренсом Липтоном. Как автор книг о разных таинственных вещах, известный всей Америке — по крайней мере, по своему литературному псевдониму, — он был, пожалуй, последним человеком в мире, к которому бы я подумал обратиться за сведениями о загадочной секте ессеев.

Наш тет-а-тет, начавшийся с места в карьер без обычных прелиминариев, больше походил на игру по воле вдохновения, чем на обмен мнениями. Последний раз я участвовал в подобном танце в маленькой деревушке в Нью-Гэмпшире. Упоминаю об этом потому, что такого рода вещи случаются лишь несколько раз за всю жизнь. Тогда это было зимой, после конференции в далеком городишке Дартмауте, на которой я присутствовал вместе с профессором Гербертом Уэстом. Мы возвращались в машине профессора к нему домой в Гановер, Нью-Гэмпшир. Дело шло к вечеру, когда Герб Уэст внезапно решил, что мы должны завернуть к его другу, жившему в деревне, которую мы в тот момент проезжали.

Он подъехал к ничем не примечательному дому; в дверях нас уже поджидал его друг. Уэст ничего не рассказал мне о нем, не разобрал я и его имени, когда нас знакомили. Но, пожимая ему руку, я не мог избавиться от ощущения, будто знал его всю жизнь. Мы заговорили прямо в дверях, как бы продолжив разговор, прерванный всего каких-то несколько тысяч лет назад, в предыдущей инкарнации. Из всего разговора с этим другом Уэста я сейчас способен вспомнить лишь одно, что касалось мирской жизни, а именно, что он много лет прослужил в британской армии в Индии.

Мы пробыли у него около двух часов, и за это время «майор» и я обсудили самые что ни на есть разные и, казалось бы, не связанные между собой вещи. Часто мы просто упоминали название какой-нибудь забытой книги, или имя малоизвестной исторической фигуры, или диковинный раздел науки только для того, чтобы многозначительно улыбнуться друг другу и продолжить разговор. Ни разу мы, так сказать, не нажали не на ту кнопку. Мы словно работали за айбиэмовским компьютером, который неизменно и без усилий выдавал правильные ответы. Больше скажу, атмосфера разговора была именно такая, чтобы нажимать кнопки, скользить по наезженной, замыкать и размыкать контакт, соединяться и разъединяться. Предметы, которых мы касались, были не более чем поводом для выхода к чему-то намного более важному, хотя к чему именно, ни один из нас даже не пытался определить.

Добавьте к тому же, что его жизнь не имела ничего общего с моей. Мы принадлежали к совершенно разным мирам. Кроме того, я с тех пор ни разу не пытался как-то связаться с ним. В этом не было необходимости. Когда мы встретимся снова — а разве не должны мы встретиться, пусть и в иной жизни? — не сомневаюсь, мы возобновим разговор с того места, на котором его прервали...

Но этот Лоренс Липтон... Физически, и я сразу это понял, он сильно напомнил мне одного человека, которого я совершенно не переносил. Даже манера говорить у него была, как у того человека, которого я до сих пор ненавижу и презираю. И тем не менее все, о чем он заговаривал, — а он имел привычку перескакивать с предмета на предмет без всякой видимой связи, — притягивало мое внимание, как магнит. Он уже успел слегка коснуться дюжины тем, одно упоминание которых действует на меня, как хорошая доза адреналина. Вдруг мне показалось, что он произнес слово «ессеи». Причем произнес правильно, чем застиг меня врасплох.

— Вы сказали «ессеи»? — спросил я.

— Да, — ответил он. — А что? Вас интересуют ессеи? — Он казался удивленным.

Я объяснил, что много лет выискивал все, что мог, об их обычаях, ритуалах и образе жизни. Упомянул и об определенных, как мне казалось, сходных чертах между ними и альбигойцами. Мимоходом сослался на довольно необычную книгу, называющуюся «Неизвестная жизнь Иисуса» [232] . Процитировал книгу Джералда Хирда [233] «Время, боль и секс», в которой есть любопытная глава, посвященная этой удивительной секте.

Да, да, сказал он, эти книги, кажется, знакомы ему — и еще многие другие, подобные им. Но разве сейчас об этом поговоришь? Слишком это обширный предмет. Он сыпал именами, датами, цитатами, ссылками на всевозможные герметические источники.

— Если вы действительно желаете узнать больше, — сказал он, — я попрошу жену сделать для вас копию некоторых самых значительных документов, относящихся к этому предмету, которые я собрал за последние десять или больше лет.

— Не смею и надеяться, — начал было я.

— Пустяки, — отмахнулся он. — Она будет рада помочь вам, не так ли, дорогая?

Та, конечно, согласно кивнула.

Через несколько недель я получил обещанные документы. Там же были собственные замечания и комментарии Липтона, чрезвычайно тонкие и дельные.

Прошло время, и тема ессеев потеряла для меня остроту, заняв надлежащее место среди других тем. И вот, всего десять дней назад, вернувшийся из Палестины врач и привезенное им послание от моего старого друга Лилика призвали меня обратить внимание на статью, весьма пространную, о «свитках Мертвого моря», которая появилась «вроде бы» в «Нью-Йоркере». Он сказал, что это очень важная статья и написал ее Эдмунд Уилсон [234] . Поскольку я редко читаю «Нью-Йоркер», то ничего не слышал об этом событии, действительно, как оказалось, имевшем место.

Двумя днями позже пришел с почтой номер «Нью-Йоркера», о котором говорил врач, мой гость. Журнал прислал Лоренс Липтон, о котором я ничего не слышал уже несколько месяцев. В прилагавшемся письме Липтон сообщал, что, полагая, что я мог пропустить статью Уилсона, и помня мой интерес к ессеям, он счел своим долгом послать мне ее. Совпадение? Возможно. Однако я предпочитаю думать иначе. В определенный момент жизни чуть ли не каждый из нас задумывается над значением слова «совпадение». Если не побояться задать себе этот вопрос, потому что он из числа тех, что не прибавляют душевного покоя, приходится признать, что простой случайностью тут ничего не объяснишь. Если употребить слово «предопределение», то возникает чувство обреченности. И чувство обоснованное. Лишь потому, что человек рожден свободным, эти таинственные совпадения времени, места и событий могут происходить. В гороскопах мужчин и женщин, отмеченных судьбой, мы видим, что простые «случайности» становятся для них событиями в высшей степени знаменательными. Может, взаимосвязь в их жизни внутреннего и внешнего, микро и макро потому столь поразительна и кристально ясна, что эти люди были способны лучше, чем простые смертные, представить себе возможности, которые открываются перед ними.

Как ни пытайся мы разгадать тайну «случая», нам, наверное, так и не удастся дать удовлетворительное объяснение этому феномену, но нельзя отрицать, что нам известно о существовании закономерностей, недоступных человеческому пониманию. Чем больше мы в этом убеждаемся, тем больше чувствуем, что есть некая зависимость между достойной жизнью и счастливой случайностью. Если копнуть глубже, то мы придем к пониманию, что сам по себе случай ни хорош, ни плох, а имеет значение лишь то, как мы воспользуемся (удачным или неудачным) поворотом судьбы. Старая пословица гласит: «Удача — кляча: садись да скачи». Скрытый подтекст этой пословицы в том, что боги не одинаково благоволят или не благоволят к нам.

Хочу подчеркнуть, что, принимая свою судьбу, следует думать не о том, что так уж нам на роду написано или что мы особо отмечены среди остальных, но о том, что, отзываясь лучшим, что есть в нас, мы можем подчинить себя ритму высших законов, непостижимых законов Вселенной, которые не разделяют между добром или злом, тобой или мной.

Таково было испытание, которое великий Иегова возложил на Иова.

Я могу привести бесчисленные примеры подобных нежданных совпадений и «чудес», как я откровенно их называю, что бывали в моей жизни. Число, однако, ничего не значит. Даже если это произойдет один раз, вы будете потрясены его неслучайностью. Вообще говоря, что больше всего меня озадачивает в людском поведении, так это способность человека игнорировать или обходить события либо происшествия, которые не укладываются у него в голове, необъяснимы для его прямолинейной логики. Тут реакции цивилизованного человека так же примитивны, как и реакции так называемого дикаря. Что он не может объяснить, то он отказывается признать существующим. Он всячески увиливает от этого, называет разными словами: случайность, аномалия, акциденция, совпадение и так далее.