— Никогда не слыхал о таком.

Он ухмыльнулся. Какое-то мгновение я думал, что он не выдержит и признается: «Я тоже не слыхал!» Но он этого не сказал.

Он отвернулся, словно его привлекло море, качающиеся в воде бурые водоросли. Когда он снова повернулся ко мне, во взгляде его была пустота.

Прервав наконец то, что должно было означать выразительное молчание, он спросил:

— Вы верите в Создателя?

— Верю, — ответил я.

— Прекрасно! Значит, вы христианин?

— Нет, я не исповедую никакой религии.

— Вы иудей?

— Не думаю.

— Но вы верите в Бога?

— Да.

Он искоса взглянул на меня. Ясно было, что он мне не верит.

— А во что веруете вы? — спросил я.

— В Создателя! — последовал ответ.

— Исповедуете какую-то религию?

— Нет. Я приверженец бабизма [252] . Это единственная настоящая религия.

— Ах, вот как!

— Вы должны познать Создателя! Иисус Христос был всего лишь человеком, не богом. Разве Бог дал бы распять себя? Чепуха все это! — Он вскинул голову и уставился прямо на солнце. Потом резко потянул меня за руку и скомандовал, указывая на пылающий шар: — Глядите туда! Скажите, видите вы то, что находится за ним?

— Нет, — сказал я. — А вы?

— За солнцем, за звездами и всеми планетами, за всем, что человек может увидеть в свои телескопы, находится Создатель. Он там... Вы должны верить в Него. Это необходимо. Иначе...

— Иначе что?

— Иначе вы погибли. У нас в Индии много религий, много богов, которым поклоняются, много идолов, много суеверий... и много глупцов.

Точка. Я промолчал. Пустота на пустоту.

— Приходилось вам слышать о Ниле?

— О чем?

— Нил! Река... в Египте.

— Ах, Нил! Ну, конечно, приходилось. Всякий знает, что такое Нил. Он посмотрел на меня долгим надменным взглядом.

— Да, всякий знает, что такое Нил, как вы говорите, но известно ли им, сколько существует Нилов?

— Что вы хотите этим сказать?

— Разве вы не знали, что есть белый Нил, голубой Нил и черный Нил?

— Нет, — ответил я. — Я знаю только зеленый Нил.

— Так я и думал, — сказал он. — А теперь скажите, что такое Нил?

— Вы только что сами сказали... река.

— Но что значит это слово?

— Какое, река?

— Нет, Нил!

— Если вы имеете в виду его этимологию, — ответил я, — то тут я вынужден признаться в своем невежестве. Если его символический смысл, то опять вынужден признаться в своем невежестве. Если эзотерический, то я трижды невежда. Теперь ваша подача!

Словно не слыша моих последних слов, он менторским тоном поведал мне, что слово «Нил» — на хамитском! — означает мудрость и плодородие.

— Теперь-то вы понимаете? — добавил он.

— Думаю, что да, — пробормотал я со всей смиренностью, на какую был способен.

— Причина этого (причина чего?) в том, что он лежит спокойно, как змея, а потом начинает изрыгать воды. Я много раз плавал вверх и вниз по Нилу. Видел Сфинкса и пирамиды...

— Не вы ли говорили только что, что были в Дамаске?

— Я сказал, что собираюсь туда. Да, я был и в Дамаске тоже. Я езжу повсюду. Почему мы должны сидеть на одном месте?

— Вы, должно быть, богатый человек, — сказал я.

Он покачал головой, закатил глаза, снова издал воркующе-клохчущий звук и ответил:

— Я художник, вот кто я. — И прицокнул языком.

— Художник? Что, картины пишете?

— Пишу и картины. Я скульптор, вот кто я.

Wunderbar! подумал я про себя. Fabelhaft! Если он скульптор, то я окторон [253] .

— Вы знаете Бенни Бьюфано? — Это был вопрос на засыпку.

Он осторожно ответил:

— Слыхал о нем, — и быстро добавил: — Я знаю всех скульпторов, в том числе и умерших.

— Липшица [254] знаете?

— Он не скульптор.

— Кто же он в таком случае?

— Чеканщик.

— А Джакометти [255] ?

— Так, тутти-фрутти!

— А Пикассо?

— Маляр! Не умеет вовремя остановиться.

Мне захотелось вернуть разговор к Дамаску. Узнать, был ли он в Ливане.

В Ливане он был.

— А в Мекке?

— Да! И в Медине тоже. И в Адене, и Аддис-Абебе. Хотите спросить, где я еще бывал!

Тут нас прервал мой приятель Финк, попросивший огоньку. Взгляд, который он бросил на меня, говорил: долго ты еще собираешься продолжать эту игру? Он обернулся к мистеру Всезнайке и предложил ему сигарету.

— Не сейчас! — отказался тот, подняв ладони и недовольно поморщившись. — Когда обсохну, я сам попрошу у вас сигарету. Лучше подождать.

Я слышал, как Финк пробормотал, удаляясь: «Пошел ты!» Тем временем, возможно, отвечая на мой последний вопрос, его милость принялся ораторствовать. Я пропустил первые фразы. Включился, когда он говорил:

— ...у них нет магазинов, нет торговцев, нечего покупать, нечего продавать. Все, что хочешь, — берешь бесплатно. Все, что выращиваешь, выносишь на площадь и оставляешь там. Если желаешь фруктов, можешь рвать прямо с ветки. Сколько душе угодно. Но карманы набивать нельзя...

Где это, черт побери? недоумевал я, однако не пытался остановить этот фонтан.

— Туда мало кого пускают. На границе меня остановили. Отобрали паспорт. Пока их не было, я нарисовал портрет человека, которого хотел увидеть. Когда они вернулись, я протянул им этот портрет. Они увидели, что он очень похож. «Ты хороший человек, — сказали они. — Мы верим, что ты не собираешься никого грабить». Так они пропустили меня. Мне не нужно было иметь с собой ни цента. Чего бы я ни попросил, мне все давали даром. Большую часть времени я жил во дворце. Мог бы иметь и женщин, если бы захотел. Но о таких вещах не просят...

Тут я не выдержал и спросил, о чем он рассказывает:

— Что это за страна?

— Я говорил вам: Аравия!

— Аравия!

— Да. А кто был тот мой друг?

— Откуда мне знать?

— Король Сауд. — Он помолчал, чтобы до меня как следует дошло. — Богатейший человек в мире. Ежегодно продает Америке пятьсот миллионов баррелей нефти. Англии — двести миллионов. Франции — сто пятьдесят. Бельгии — семьдесят пять. Продает. Он не доставляет ее. Они забирают сами. Все, что он просит, — его губы тронула легкая улыбка, — это доллар за баррель.

— Вы имеете в виду, они привозят бочки с собой?

— Нет, он качает нефть. Бочки бесплатные. Он берет только за нефть. Доллар за баррель. Не больше. Но и не меньше. Это его профит.

Мой приятель Финк снова поднялся к нам. Он уже начал нервничать. Подойдя, он оттащил меня в сторону.

— Сколько ты еще можешь это выдерживать?

Наш друг быстро ретировался, плюхнувшись в воду. Мы собрали вещи и приготовились уходить. Внизу под нами на гладкой поверхности моря появилась голова выдры. Мы на секунду задержались, чтобы посмотреть, как она кувыркается.

— Послушайте! — крикнул наш каучуковый друг.

Мы обернулись.

— Освежите свой немецкий!

— Зачем?

— Потому что вы должны знать несколько языков. Особенно немецкий.

— Но я знаю немецкий.

— Тогда займитесь арабским. Легкий язык.

— А как насчет хинди?

— Да, и хинди... и тамильским.

— Санскритом не надо?

— Нет, на нем больше никто не говорит. Только в Тибете.

Он помолчал, плещась, словно морж, потом крикнул:

— Помните, о чем я вам говорил: больше внимания в статье уделяйте символизму!

— Постараюсь! — пообещал я. — А еще надо верить в Создателя, не так ли?

Я ждал, что он скажет в ответ что-нибудь резкое, но он промолчал, сосредоточенно намыливая пальцы на ногах.

Я гаркнул что было мочи.

Он поднял глаза, приложил ладонь к уху, будто присушивался к шепоту.

— А теперь улыбнитесь мне! — сказал я.